«Только тогда страдания христианина будут подобны страданиям Христа и спасительны для страдальца, когда он среди страданий сохранит и правую веру, и твердую любовь к Отцу Небесному, вразумляющему бедствиями, а также братскую любовь к ближним, не исключая и врагов своих».

свящ. Александр Глаголев

О. Александр Глаголев с внуком Николаем

«Сними обувь твою…»

Приступить даже к краткому слову об удивительном свидетельстве священника Александра Глаголева невозможно без припоминания первого правила, первого условия для подобного шага: «сними обувь твою с ног твоих, ибо место, на котором ты стоишь, есть земля святая» (Исх. 3: 5).

В наши дни оксфордский патролог, митрополит Каллист (Уэр) напоминает об актуальности святоотеческого истолкования этого распоряжения, данного Моисею. Обувь, поскольку она сделана из кожи убитых животных – вещь безжизненная, инертная, грубая; по мысли свт. Григория Нисского она символизирует тяжесть, утомление и смертность, овладевшие природой человека в результате грехопадения. Поэтому «Сними обувь твою» – пишет вл. Каллист, – может означать: стряхни с себя мертвящий груз повседневности и обыденности; освободись от мертвенности пошлого и механически заученного; пробудись, открой глаза, очисти пути восприятия, смотри и виждь»[1].

Вдвойне трудно нам стряхнуть мертвящую рутину безразличия после «промывания мозгов» на протяжении ХХ столетия. Падение, усугубленное всей технологической мощью человечества, как-будто отбросило нас за черту восприимчивости, отгородило от вещей, достойных удивления. Разве может куст терновника гореть – и не прогорать? Армия пропагандистов «химически доказывала» нам недопустимость в природе таких отклонений («нигде» и «никогда»). О невозможности чего-либо пылающего и неопалимого в подлунном мире рапортовали спутники и космонавты. Общее огрубение человеческих пяти чувств усугублял жесткий скафандр мировоззренческой цензуры. Избавление от этого идеологического панцыря дает нам шанс снять нашу привычную «обувь» – мертвую кожу безразличия. Проснуться, как от отклика по имени, открыть глаза и ясно ощутить: «место, на котором ты стоишь, есть земля святая».

Моисей перед Неопалимой Купиной. Икона из монастыря св. Екатерины на Синае. Византия, XIII в.

Киевскую землю, край первых страстотерпцев Киевской Руси – святых Бориса и Глеба, не удалось окончательно лишить тысячелетней исторической памяти. Глубоким свидетельством о неизгладимом – о том, что никакому насилию оказалось не под силу «стереть с лица земли» – стал путь отца и сына Глаголевых, новомученика о. Александра (†1937) и праведника о. Алексея (†1972).

Дух и дело киевской школы

В начале XX столетия Киевская Духовная Академия публиковала много работ, посвященных осмыслению её пути в канун 300-летней годовщины основания первой духовной школы восточных славян (1615 г). Историки трудились над описанием богатого наследия академии, основанной святителем Петром Могилой. Богословы стремились выявить непреходящую основу сопротивления «Киевских Афин» изменчивым веяниям и суровым испытаниям, которые на них обрушивались.

А.А. Глаголев с особой глубиной поставил вопрос: «Что в жизни и деятельности нашей школы переживает всякое время? Что, имея свойства непреходящего, образует основу и главное условие жизнеспособности нашей школы в прошедшем, настоящем и будущем?»[2]. Вопрос о настоящем и будущем школы стоял остро. Натиск приближавшейся революции делал неотложным вопрос о давно назревших реформах. В этой ситуации особенно важно было определить ориентир, критерий, «дух», согласно окончательной глаголевской формулировке вопроса: «какой дух отношений отличал и должен всегда отличать дело и деятелей нашей школы, чтобы все уничтожающее время не разрушило этого дела?..»[3]

Перед лицом уничтожения поднимается вопрос о сути традиции, отстраняя поверхностные рецепты, диктуемые злобой дня. Проблему трансформации образования в те времена, как и в наши, привыкли рассматривать в государственно-корпоративной плоскости. Практический подход к делу казался целиком очерченным циркулярами чиновников. Горизонт был очерчен «логикой министерств» империи. Глаголев раздвигает этот горизонт. Что не исчезнет даже за той чертой, когда «языки умолкнут, и знание упразднится»? Ответ на вопрос о преходящем и непреходящем он предлагает искать у самых истоков христианской вести: «Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится. Ибо мы отчасти знаем, и отчасти пророчествуем. Когда же настанет совершенное, тогда то, что отчасти, прекратится» (1 Кор. 13: 8–10). Глаголев выносит в эпиграф эти удивительные слова из послания апостола Павла: «Любовь никогда не перестает»; в них – лейтмотив его мысли о судьбе духовной школы.

Святитель Петр Могила

Характерна решимость, с которой Глаголев измеряет эту судьбу эсхатологической и апостольской мерой: «Применим это апостольское мерило земного совершенства христианского к жизни и деятельности нашей школы в первоначальную пору ее существования и в последующее время. Откроем первую страницу трехвековой истории нашей духовной матери. Что было началом ее?» Глаголев предложил исторически достоверную и точную формулу: «Братство – союз и общение любви»[4]. (В скобках отметим, что исторический контекст XVII в. не вполне был учтен о. Г. Фроловским, бросившим в «Путях русского богословия (1937 г.!) поспешную фразу о «западном пленении».)

Отметим место и день произнесения речи Глаголевым: собор Киево-Братского монастыря 31 декабря (1902 г.), в день поминовения Киевской Академией ее основателей, учивших и учившихся в ней, по традиции совершаемого в день кончины Петра Могилы (+ 31.12.1645). О плодотворности такого понимания сути Братской школы и ее непреходящей актуальности будет позже напоминать В. Зеньковский (1881 - 1962), активно участвуя в становлении Движения христианских студентов и Св. Сергиевского Богословского Института в Париже. А в канун своего трехсотлетия Киевская Братская школа переживала настоящий расцвет; В ней преподавали П. Кудрявцев, В. Экземплярский, М. Скабалланович, о. Д. Богдашевский, Ф.И.Титов, о. М. Едлинский, М. Епифанович, А. Булгаков и многие другие выдающиеся православные ученые. Они засвидетельствовали свою позицию, когда в 1905 году во время первых свободных выборов ректора КДА избрали прот. Александра Глаголева.

Вскоре поспешная и несправедливая ревизия пересмотрела автономное решение ученого совета Киевской Духовной Академии. Но профессор и протоиерей А.А.Глаголев останется духовным отцом многих преподавателей КДА и лидером ее творческих инициатив.

После закрытия КДА большевиками школа продолжит свое существование в форме Киевских академических курсов. На зачетных книжках студентов – вплоть дозакрытия школы в 1924г. – читаем подпись ректора: прот. А.А. Глаголев. Домашние семинары и консультации продолжатся и позже.

Киевская Духовная Академия и Киево-Братский монастырь, XIX в.

Свидетельство о миссии духовной школы отец Александр продолжит после первого ареста в 1931 году и скрепит его мученическим подвигом в 1937 году. После 18 допросов и пыток в Лукьяновской тюрьме земной путь отца Александра прервется в ночь с 24 на 25 ноября.

Семя и плод

Александр Александрович Глаголев родился в 1872 году в Тульской губернии в семье священника. По окончании Тульской Духовной семинарии поступил в 1894 году в Киевскую Духовную Академию. Здесь, в 1898 году получил степень кандидата богословия и право на соискание степени магистра богословия без новых устных испытаний. О своем Учителе, замечательном проф. библеисте КДА Олесницком его благодарный и достойный ученик сказал:

«Как академический преподаватель А.А. Олесницкий отличался замечательным даром передавать свои богатые познания своим слушателям и изумительным терпением в этом деле. Как человек, он владел истинным благородством духа, честностию в высшем смысле слова, смирением, доброжелательством ко всем, простотою в обращении»[5].

Зачетный листок Киевской Православной Богословской Академии Георгия Едлинского. Фото: вверху – свящ. Михаил Едлинский (1859-1937),
внизу – его сын свящ. Георгий Едлинский (1902-1988), соученик о. Алексея Глаголева

В 1900 году А.А. Глаголев защитил в КДА магистерскую диссертацию «Ветхозаветное Библейское учение об Ангелах» – выдающийся труд, привлекший внимание к талантливому библеисту. А.А. Глаголев становится членом Комисси по научному изданию славянской Библии, принимает участие в издании Православной Богословской энциклопедии. По приглашению А.П. Лопухина пишет для «Толковой Библии» комментарии на 3 и 4 книги Царств, книги Товита, Притчей, Песни Песней, пророков Наума, Аввакума, Софонии, Аггея и на Соборные Послания[6].

Между строк глаголевского послужного списка и библиографии прочитывается лейтмотив его ученых занятий: «… в законе Господа воля его, и о законе Его размышляет он день и ночь!» (Пс. 1: 2).

Вверху: о. Александр Глаголев; внизу – его сын о. Алексей Глаголев

Размышление о библейском законе: в таком размышлении вослед за первым псалмом Псалтыри Глаголев видел преодоление ложной альтернативы – либо «слепое повиновение» закону, либо ослепленный порыв к беззаконию. Революция стремилась стереть со скрижалей человечества все «ветхие» законы. На смену прежним формам права марксисты звали железные «законы истории». Радикалы и консерваторы в это смутное время осавляют забытый путь к воле – воле открыть неведомый простор для ума и сердца «в законе Господнем», законе любви. Но именно этот закон и путь Глаголев называет царским, обличая многообразные «искажения царственного закона любви»[7].

О. Александр Глаголев с семьей

Закон гостеприимства согласно Глаголеву выявляет разнообразие конкретных форм библейской премудрости. Деятельное, заботливое гостеприимство Марфы, и сосредоточенное внимание Марии к слову гостя олицетворяют два типа единого служения. Тенденция противопоставлять их друг другу грозит поляризацией внешнего и внутреннего, практики и теории, духа и буквы, слова и дела. Глаголев утверждает, что они по сути, «как семя и плод», сопряжены: «Внутреннее и внешнее служение наше Богу должны так тесно и неразрывно соединяться одно с другим, как связаны причина и действие, как семя и плод. Так, в евангельском учении, уясняемом св. Церковью, находит разрешение возникавший порою в христианском обществе вопрос о сравнительном преимуществе созерцательного подвижничества во Христе пред деятельным или наоборот»[8].

Миссия духовного просвещения была явлена великими выпускниками киевской школы – святителями Димитрием Ростовским, Феодосием Черниговским, Иннокентием Иркутским. Вослед за прославленными именами академии Глаголев всоминает и других собратьев: «сколько неведомых миру, но ведомых Сердцеведцу Богу, труженников в различных служениях дала школа наша обширному отечеству нашему - таких деятелей и труженников, в жизни и деятельности которых находил осуществление и воплощение божественный закон любви?»[9].

 Святитель Димитрий Ростовский

Трудности в осмыслении опыта подвижников и праведников 20 столетия связаны не только с фактической ограниченностью наших знаний, с исчезновением множества документов, источников и свидетельств. Архивные утраты, обретения и преобразование данных в историческое повествование по сути связаны с иной трудностью. В путях свидетелей «закона любви» неизбежно ускальзает от нашего взгляда нечто необьяснимое словом и остающееся «странным». Глаголев указал на эту трудность, приведя слова св. Иоанна Златоуста: «Знаю, что многим сказанное (о любви) поважется странным; причиною – то, что я говорю о предмете, который ныне обитает на небе. Как, если бы я говорил о каком-нибудь растении, которое родится в Индии и о котором никто опытно не знает, то я не мог бы вполне обьяснить его словом, хотя бы весьма много говорил о нем; так и теперь, солько бы я не говорил бы напрасно, потому что некоторые не поймут сказанного. Ибо на небе, как я сказал, насаждено это растение. Но если мы захотим, то оно может быть насаждено и в нас. Посему нам и заповедано говорить к Отцу Небесному: да будет воля твоя, яко на небеси и на земли» (Мф.6:10)»[10].

Укорененным в земле «небесным растением» стал для человечества охваченный пламенем терновник, который Моисей встретил на склонах Синая. Неустранимая «странность» неопалимого куста бросает свет и на скрижали закона любви, вверенного Моисею. Закон, исполненный любовью, и куст, расцветающий огнем: оба события несут в себе парадоксальность библейской вести. Эта парадоксальность нарушает привычные для нас схемы мышления «эпохи информации». Ни информацией, ни концептом закон любви не является. Сознанию тут, как бы, не за что ухватиться: ветви закона охвачены огнем.

Священномученик Владимир Богоявленский

Свидетели огненной любви своим образом жизни предъявляют предельные требования, перед которыми немощны наши слова и наши школы. Но Глаголев предостерегает нас от поспешных выводов из этого противоречия. Те, о ком он говорил (и чьи ряды он пополнил) открыли особую школу: «как существо Церкви образует союз истины любви и благодати, так и душу братской школы составляют эти животворные стихии»[11]. После семидесятилетней разрухи такой образ школы многим покажется утопией. Но Глаголев подчеркивает историческую и эсхатологическую связь шолы с церковью: «Исконная связь братской школы с церковью сообщила братскому союзу любви и истины высшее освящение и благодатную силу, делая и школу причастною той непереборимости, неодоленности противными силами, какая обетована и дарована Господом Иисусом Христом Его Церкви»[12].

День памяти апостола любви евангелиста Иоанна Богослова по традиции особо отмечался в Киевской духовной школе. Продолжая Иоаннову традицию, Глаголев вспоминал слово св. Димитрия Ростовского: «всякий любяший врага своего есть чудотворец».

«Пламень был стерпим»

Накануне Первой мировой войны о. А. Глаголев публикует знаменательную работу «Купина неопалимая. Очерк библейско-экзегетический и церковно-археологический»[13]. В ней раскрыто многомерное видение той Встречи, которая предварила вверение человечеству десяти заповедей и Закона: событие «первого Богоявления Моисею, при котором не только состоялось призвание его к пророчеству, но и было открыто ему великое и священное имя – Иегова (Исх. 3, 10–14)». Глаголев цитирует Мидраш: «Почему Бог показал Моисею такое видение? Потому что Моисей именно думал и говорил в сердце своем: “Вероятно, египтяне истребят евреев”; потому-то Бог показал ему горящий, но неопаляемый куст»[14].

Икона «Купина Неопалимая»

Ссылаясь на старинное толкование, современный библеист указывает на двоякое значение огня в этом «великом видении»: с одной стороны, уничтожающее его действие, символизирующее грозный гнев Иеговы (ср. Втор. 4, 24); с другой – очищающее и прообразующее действие огня испытаний и страданий (ср. Быт. 15, 17; Откр. 3, 18), которые Бог посылает отдельным людям, целым сообществам, всему человечеству, призываемым к высшей деятельности.

Гонимый библейский «остаток» человечества, как писал о. Александр, «народ, сжигаемый в «печи железной» (Втор. 4, 20) египетского рабства, казался близким к окончательной гибели, огонь мучений охватил его со всех сторон, но совершенно уничтожить евреев он все же не мог»[15]. Древние христианские толкователи раскрывают двойной смысл события. Блаженный Феодорит к уже упоминавшимся двум прообразовательно соотнесенным парам (куст / огонь, Израиль / Египет) присоединяет третью: «Провозглашается Божия сила и Божие человеколюбие, потому что неугасимый огонь не истреблял сухого куста. Но, думаю, изображалось сим и другое, а именно, что Израиль, против которого злоумышляют египтяне, не будет истреблен, но победит врагов, а также и то, что Единородный, вочеловечившись и вселившись в девическую утробу, сохранит девство неприкосновенным»[16].

Свящ. А. Глаголев особое внимание уделяет тому направлению истолкования, которое развивал св. Кирилл Александрийский. Каков прообразовательный смысл чуда, когда «пламень был стерпим»? На этот вопрос св. Кирилл отвечает: «Целью пестунства было таинство Христово, которое очень ясно указано было в видении. Ибо купина есть кустарниковое растение, бесплодное и мало отличающееся от терновника. Великий же пламень объял ее. В образе огня явился святый Ангел. И пламень весьма высоко поднимался, но нисколько не вредил купине, в которой явился. Дело было поистине необыкновенное и выше всякого разума. Огонь объемлет терние и только согревает его тихим прикосновением своим, как бы забывая свою естественную силу и совершенно спокойно облегая то, что мог бы истребить. Посему-то Божественный Моисей и был поражен видением. Какой же смысл этого видения? Огню Священное Писание уподобляет Божественное естество по той причине, что оно всесильно и легко может все побороть; древам же и траве полевой уподобляет человека, из земли происшедшего…»[17].

Неопалимая купина не только высокий предмет для созерцания, а и ориентир пути, формирующего образ жизни, praxis. «Мудрость христианина, – подчеркивает о. А. Глаголев, – выражается первее всего в исполнении воли и заповедей Божиих; она есть воплощение и осуществление учения Христова в жизни Его последователей, соответствие христианского поведения христианскому исповеданию»[18]. Всей своей жизнью киевский пастырь свидетельствовал о решающем значении слов Спасителя, завершающих Нагорную беседу: «Итак всякого, кто слушает слова Мои сии и исполняет их, уподоблю мужу благоразумному, который построил дом свой на камне» (Мф. 7, 24).

Моисей перед Неопалимой Купиной. Византийская мозаика из монастыря св. Екатерины на Синае, VI в.

«Служение оправдания»

Оправдание без вины осужденного человека (например, по фамилии Дрейфус или Бейлис) как исторически значимое, мировое событие – таков новый горизонт человечности, «просвет» на пороге ХХ века…

В открытие этого горизонта внес свою лепту профессор-гебраист Киевской Духовной Академии священник Александр Глаголев, свидетель защиты Менделя Бейлиса. Избавление от клеветы ни в чем не повинного согражданина, киевского еврея, обрело правовую силу прецедента, обозначило предел беззаконию.

Подсудимый (как это случается и сегодня) пассивно-«бездеятельно» претерпевал то, что на протокольно-тюремном языке именуется «делом». Снятие ложных подозрений и облыжных обвинений, оправдание человека: в такой отчетливой правовой форме приобрел широкую огласку, но, по сути, только приоткрылся смысл того большого исторического дела, с которым связано глаголевское имя.

Прямой, «физический» смысл этой инициативы (еще не отчеканенный в правовых формулах) выразил отец Александр Глаголев, когда встал на пути погромщиков, шедших крушить подольские лавки. Тогда с ним вышли против бесчеловечности прихожане храма Николая Доброго, верные своему настоятелю и другу. Но насколько одинок был его путь в последующие глухие годы, вплоть до допросов и гибели в 1937 году?

Настоятель разрушенного храма Николая Доброго не принимал навязываемого ему статуса одиночки, изгоя, «отщепенца» – не следует и нам сводить его дело к «исключению из правила».

Слева: церковь Николы Доброго на Подоле. Справа: настоятель о. Александр Глаголев

Первая мировая война годами фронтовой бойни, миллионами «оптовых смертей» (О. Мандельштам), казалось, изгнала лицо и личность с исторической сцены, заслонила приоткрывшийся горизонт новой человечности. Большевизм и гражданская война навязали тот взгляд на вещи (классы, группы, прослойки), который три четверти века не позволял ни различить размах глаголевского дела, ни вдуматься в его подлинный смысл.

[1] Каллист, епископ Диоклейский. Через творение к Творцу. – М., 1998. – С. 7.; см. свт. Григорий Нисский, Жизнь Моисея.

[2] Свящ. Александр Глаголев «Слово в день поминовения Киевской Академией основателей, благотворителей, начальников, учивших и учившихся в ней» // Купина неопалимая, Киев, Дух и лiтера, 2002, стр. 68.
[3] Там же.
[4] Там же, с.68
[5] Глаголев А.А. Профессор Аким Алексеевич Олесницкий. Некролог // Киевские Епархиальные Ведомости – 1907. – Октябрь.
[6] Толковая Библия А.П. Лопухина. Второе издание, Институт перевода Библии, Стокгольм, 1987; См.: Прот. Микола Макар. Гебраїстика в Київській Духовній Академії та праці прот. Олександра Глаголєва // Національний університет “Києво-Могилянська академія” / Магістеріум. Історико-філософські студії, К., 2002 (в печати).
[7] Свящ. А. Глаголев. «Купина неопалимая», К., 2002. – с. 93.
[8] Свящ. А. Глаголев. Христианская мудрость жизни. Слово в праздник Рождества Пресвятой Богородицы и Софии – Премудрости Божией // «Купина неопалимая», с. 85.
[9] Там же, с. 71.
[10]Там же, с. 31-32.
[11] Там же, с. 69.
[12] Там же, с. 70.
[13] Купина неопалимая: (Очерк библейско-экзегетический и церковно-археологический) // ТКДА. 1914. – Т.1. с. 221-233; эта статья вошла в книгу и дала ей общее название: Купина неопалимая. Свящ. Александр Глаголев. – К.: Дух і літера, 2002. – 288 с.
[14] Там же, с. 101.
[15] Там же, с. 101.
[16] Там же, с. 102.
[17] Там же, с. 103.
[18] Там же, с. 84. К замечательным деяниям о. А. Глаголева относится поездка с группой студентов КДА на Святую Землю: см. «По святым местам: от Киева до Иерусалима» – К.: Дух і літера, М.: Образ, 2005. – 128 с.

По материалам Центра св. Климента